Пару лет назад я репостил интересные и, несмотря на прошедший с опубликования век, актуальные мемуары царского генерала Грулева.
Который сам по себе, как единственный подданный Российской империи еврейского происхождения, закончивший академию Генштаба и получивший генеральское звание, был человеком небезынтересным. А в сочетании с яркой наблюдательностью и критическим взглядом к окружающей действительности стал и просто незаменимым летописцем.
С тех пор аудитория сильно выросла, а фрагменты мемуаров не потеряли своей актуальности, так что выложу их еще раз.
Цитироваться будет его самая известная книга – "Записки генерала-еврея". Более фундаментальные и интересные с исторической и научной точек зрения "В штабах и на полях Дальнего Востока" и "Соперничество России в Средней Азии" существуют в сети только в виде сканов дореволюционных изданий.
Но интересующимся мог бы порекомендовать и их.
Хотя бы потому, что в обеих работах, посвященных русско-японской войне и российско-британскому центральноазиатскому противостоянию Грулев подробно затрагивает важную на протяжении всей отечественной истории тему – когда ресурсы государства, его армия и внешняя политика направляются на достижение нереалистичной, зачастую абсурдной и бредовой цели. С предсказуемым результатом.
Скажем два века российско-британских отношений прошли, отравляемые регулярными разговорами об "индийском походе русской армии", которые тешили самолюбие петербургских царедворцев и генералов. И не имели под собою никакой реалистичной основы, просто потому, что географически и логистически, как на пальцах и с цифрами расписывается в "Соперничестве в Средней Азии" – провести сухопутным маршрутом войска в Индию через Афганистан было невозможно. Морской же вариант доставки армии был закрыт по очевидным причинам господства британского военно-морского флота.
Но это не мешало периодически поднимать эту тему, тем самым регулярно осложняя отношения с Лондоном, с которым, объективно, не было никаких существенных политических и экономических противоречий. К чему, для чего? Потешить имперское самолюбие. И только после бесславного поражения в Русско-японской войне Петербург вынужден был признать очевидное и отказаться от своей "индийской" риторики, что и привело к созданию тройственной англо-франко-российской Антанты.
Или предыстория конфликта с Японией, изложенная в "В штабах и на полях Дальнего Востока", когда так же, фактически на пустом месте, по причине шапкозакидательских настроений и банальных спеси вкупе с некомпетентностью дружественно-нейтральных японцев, фактически, втащили в войну из-за малоценных для России территорий, которые, в добавок, крайне сложно было защитить.
Где здесь были фундаментальные интересы страны? Как могли идеи "российской Индии" или "Желтороссии" помочь центральным российским регионам, решить вопросы технологической отсталости, неграмотности, нищеты, слабого развития сети железных дорог? Вопрос риторический.
Но сколько, одновременно, сытых чиновных котов сделало себе на этих проблемах имена и карьеры? И как легче с помощью геополитических спекуляций было продвинуться в табели о рангах, чем занимаясь важными, но постылыми и неприятными вопросами развития своей страны.
Вечное...
Ну и из цитат, выкладывать буду постепенно.
Скажем, здесь очень знакомые и вечные имперские спесь, не желание просчитывать свои действия и последствия этого, в виде получения на пустом месте нового противника:
"Осенью 1895 г. я покинул Дальний Восток, где тогда уже ясно было, что там назревает столкновение с Японией в недалёком будущем. Стали появляться в крае японские офицеры всё чаще и чаще – то в открытом виде, в качестве путешественников, то тайно, под видом парикмахеров, коммерческих агентов и проч.
Как это наше правительство не видело и пропускало без внимания то, что бросалось в глаза всем, служа постоянной темой для злободневных разговоров, просто уму непостижимо! Мало того. Когда после поездки в Корею и Японию предупреждали, что заметны признаки усиленных приготовлений Японии, чтобы взять реванш от России за вмешательство при заключении Симоносекского договора, то авторы таких докладов получали грозное замечание за "робость перед противником". А другие, как полковники Самойлов и Агапеев, впоследствии поплатились даже своей карьерой "за недостаток патриотического мужества", который усмотрен был в том, что в своих докладах они предупреждали, что, по сравнению с Японией, Россия не готова к войне на Дальнем Востоке, – что вполне оправдалось на деле, к нашему несчастью.
Во время моего пребывания в Японии французский военный агент граф де Лябри устроил мне обед, на котором присутствовали также несколько выдающихся офицеров японского Генерального штаба, – т.е. такие, которые получили военное образование в Берлине и Париже. Эти офицеры не скрывали горечи и жалоб японцев на Россию, которая вмешалась в их распрю с Китаем и вырвала плоды всех их побед. Меня спрашивали, чем можно мотивировать нежелание России пустить Японию на материк Азии? Что можно было сказать на это, когда и в нашей военной среде на Дальнем Востоке мы, хотя и не дипломаты, спрашивали друг друга и доискивались разумных объяснений – какой вред может получиться для России, если Япония станет одной ногой на материке Азии, хотя бы и по соседству с Россией.
Посланником нашим в Японии был тогда М.А. Хитрово... Это был типичный дипломат старой горчаковской школы, который убеждён был в том, что роль посланника лишь представительствовать, но не трудовая и ответственная. Всё же ему хотелось "раздвинуть наши границы" к югу от Амура за счёт Китая. С картой в руках я старался убедить его, что это задача непрактичная, за отсутствием к югу от Амура каких бы то ни было естественных рубежей, в которые можно бы упереть новую границу с Китаем, – разве подвигаться дальше и дальше, до великой китайской стены, если эту руину можно считать пограничным рубежом в наше время; что нынешняя граница по Амуру, на которой, согласно договорам, Россия является исключительным хозяином, где далеко на юге нет никакого китайского населения – удовлетворяет наилучшим образом всем требованиям стратегическим, экономическим и всяким иным. Всё же Хитрово с трудом соглашался с этими доводами и никак не хотел расстаться с мыслью "раздвинуться границу к югу от Амура"."
И еще прекрасная цитата.
Не хватает только покрашенной травы и свежего асфальта – за его неимением тогда в Сибири. Остальное – как сегодня. Особенно поразили заставленные заборами, чтобы не оскорблять монарший глаз – пустыри. Все-таки это казалось современным изобретением, а потемкинские деревни – забавной легендой:
"Начало моей службы в Забайкалье совпало с проездом через Сибирь наследника, впоследствии императора Николая II. Местные власти были всецело поглощены этим проездом, и все прочие вопросы и начинания, касающиеся жизненных потребностей края, были забыты либо отложены в долгий ящик. Патриотическая печать в Европейской России разукрашивала тогда этот проезд наследника, как событие чрезвычайно благодетельное для Сибири, где попутно, будто бы, были подняты и решены, в интересах Сибири, многие местные вопросы. В действительности всё это было наоборот: никакие вопросы не были и не могли быть подняты, потому что лица свиты, сопровождавшие наследника, отличались на редкость бездарностью, пустотой и невежеством, а деятельность местной администрации, как я заметил выше, была поглощена проездом и совершенно парализована в отношении нужд края. Напуганные "покушением" в Японии, местные власти были озабочены одной мыслью – как бы сошло всё благополучно, поскорее бы проводить и сдать в соседнюю область.
Ждать что-нибудь от самого наследника, конечно, нечего было и думать. Да если бы даже он был десятью головами выше самого себя, он, всё равно, не мог бы вынести ничего из своей поездки по Сибири, потому что он быстро промчался по тракту; во многих городах даже въезд и выезд были устроены для него не там, где все смертные въезжают и выезжают: где были пустыри – поставили дощатые заборы, притом разукрашенные.
В Чите, где из-за песчаного грунта не принимается никакая растительность, постарались, всё-таки, вокруг войсковой часовни возвести "сад", – насажены были ёлки и берёзы на время проезда. Видя эти древесные насаждения, адмирал Басаргин спросил казака-садовника: "Что же у вас эти деревья тут принимаются?" – "Как же, Ваше-ство, беспременно принимаются, как только проедут". Этот "принимающийся" садик, в сущности, представлял собою символическое изображение всего проезда наследника по Сибири. Всё носило декоративный характер, – как в своё время проезд Екатерины II на юг России.
Вообще, у наследника должно было составиться неверное и превратное суждение даже о внешнем виде сибирских городов. А что касается ознакомления с жизнью и особенностями Сибири, то – вот пример: приамурским генерал-губернатором мне приказано было составить специально для наследника книжку о статистике, истории, этнографии и производительности Забайкалья, но... "без цифр, без пожеланий и без заключений"...
А, между тем, впоследствии, будучи царём, Николай II мнил себя знатоком Сибири."
! Орфография и стилистика автора сохранены
